Выступление докладчика А.Г. Аксененка,
члена Экспертного совета, Чрезвычайного и Полномочного Посла
А.Г. АКСЕНЕНОК: Я специально не писал это выступление. Ограничился наброском отдельных тезисов, поскольку это не доклад, как это было в начале объявлено. Мне неловко произносить доклад- слишком фундаментально. Я вижу свою нынешнюю миссию в том, чтобы сделать запевочное вступление к дискуссии, тем более, что повод есть. Буквально, позавчера исполнилось три года с того дня, как Боазизи сжег себя, высек искру, которая зажгла пожар арабских перемен, получивших такое лирическое название «арабская весна».
Сегодня существуют разные точки зрения. Одни говорят, что первая фаза «арабской весны» закончилась, наступила вторая фаза, а за ней будет третья. А некоторые говорят, что «арабская весна» вообще закончилась.
Я больше склоняюсь к тому, что «арабская весна» закончилась, правда с некоторыми оговорками, закончилась именно в том смысле, в какой в нее первоначально вкладывали, какое понятие вкладывалось в «арабскую весну» на Западе.
И в этом смысле «арабская весна» закончилась. Мы это понимаем, да и на Западе, слава Богу, постепенно начали это понимать.
Ну и, конечно, сирийский кризис, вот именно этот кризис высветил всю оборотную сторону этой медали, получившей вот название «арабская весна», со всем ее драматизмом, трагизмом, прежде всего для арабских народов, ну и, конечно, для всего мироустройства, поскольку здесь во всей череде арабских событий тут как бы есть разрезы, по крайней мере для нас, региональный разрез, глобальный разрез и разрез двусторонних отношений России с арабским миром.
С учетом всей непредсказуемости можно подвести некоторые итоги «арабской весны» с тем, чтобы потом уже перейти больше к Сирии.
Прежде всего, нужно сказать, что эти итоги к чести российской внешней политики, к чести российской дипломатии, да и российских экспертов, и политологов, и академической науки российской, в общем, как‑то удалось нам эти тенденции в целом, в общем‑то, где‑то и предсказать большинство из них, и уловить. Во всяком случае, тех метаний российская внешняя политика, которые, мы видим, присущи американцам. На протяжении этих трех лет они позволили их союзникам, в частности, Саудовской Аравии, в регионе Персидского залива как‑то посчитать, что американцы не очень разобрались в сути того, что происходит, и им присуще метание и непоследовательность, отсутствие лидерства и прочее, в чем сейчас обвиняют и в арабском мире американцев, и внутри американского истеблишмента. И я это лично почувствовал, кстати, будучи недавно на Бахрейне. Я был на Бахрейне по банковским делам. И, к моему удивлению, был принят наследным принцем и премьер-министром Бахрейна. И интересную вещь сказал наследный принц, потом это было опубликовано в «Коммерсанте», но со ссылкой не на меня, слава Богу. Я не люблю светиться в таком громком виде. И он сказал, что Россия проявила себя как надежный союзник. Конечно, нам обольщаться не стоит, потому что понятно, что это было сделано немножко демонстративно, но это отражает где‑то образ мыслей. Он необязательно приведет к каким‑то большим переменам в политике, предположим, тех же государств Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива, но в образе мыслей саудовцев и других в отношении России. То есть если раньше это была враждебность, то сейчас появляется определенная доля уважения, и это мы должны иметь в виду, но не щеголять этим, мне представляется так. Это будет большой ошибкой, если мы начнем сейчас этим щеголять, исходя из соображений внутренней конъюнктуры.
Что можно сказать с большей или меньшей степенью определенности? Прежде всего, что справедливые демократические лозунги протестных движений превратились в банальное средство борьбы за власть. Это видно и по Египту. В разных формах эта борьба идет: в форме политической конфронтации, в форме гражданской войны, в форме межплеменных столкновений, в форме столкновений между государством и нерегулярными подразделениями, милициями и прочее.
Но идет просто борьба за власть.
Второе. Арабский мир сейчас переживает поиски национальной идентификации. Он и раньше переживал, но эти процессы шли как‑то подспудно. Сейчас они уже в разных формах происходят, уже на волне арабских революций. И при этом усиливается цивилизационный разлом, особенно это видно в Египте. Я об этом писал в своей статье в этом году по Египту как раз, о последних изменениях в Египте, «Россия в глобальной политике. Собственно, одна из причин того, что удалось собрать большое количество людей на улицах Египта с протестом против президента, это то, что в отличие от других египетских президентов , президент – представитель братьев-мусульман – уже не представлял египетскую гражданственность, он не был уже символом национального суверенитета, символом как бы национализма в его египетском понимании. Он стал уже больше представителем исламской идеологии, партией с исламской идеологией. Это разные вещи. И поэтому даже партия, которая раньше не выходила на улицы, она вышла на улицы тогда, не значит, что она выйдет на улицы сейчас. Но об этом потом.
Поэтому третьим я бы сказал итогом, что та конфронтация, которая сейчас происходит, больше идет на конфессиональной почве. Это измерение, шиитско-суннитское, было придано в основном капиталоемкими, богатыми странами Персидского залива. Расчеты были антииранские в первую очередь, конечно, но и в немалой степени цель была – отбросить революционную волну путем создания противовеса шиитской оси: Тегеран, Багдад, Дамаск, «Хезболла». Но здесь также оказалось все не так просто. Все эксперты знают, какие разногласия возникли между Саудовской Аравией и Катаром, я не буду на этом подробно останавливаться, между Турцией и Катаром – с одной стороны, Саудовской Аравией и Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива – с другой стороны. Сейчас все оказалось гораздо сложнее, чем представлялось на первый взгляд.
Еще одним из итогов я бы назвал ослабление государственной управляемости, вплоть до угрозы появления несостоявшихся государств. Как результат – дестабилизация всего региона с распространением международного терроризма за его пределы, это всем известно, я останавливаться на этом не буду. Ну и, естественно, то, что в Сирии происходит, – это особенно опасно, потому что Сирия – не Ливия, то, что происходит в Ливии имеет периферийный характер. Сирия – это уже сердце Ближнего Востока и отсюда круги начинают расходиться очень далеко, круги дестабилизации.
Сейчас можно заметить, что теряется тот минимум критериев, которые необходимы для существования и нормального функционирования государства как единой национальной культурной общности. Что это? Стабильная экономика, справедливые социальные устройства, наличие госструктур, действующих в общественных интересах. И как итог – мы наблюдаем угрозу распада территориальной целостности. Тут это известно, по каким странам, тут эти тенденции вполне понятны.
Ну и, конечно, можно сделать вывод, что в условиях вот этого бедственного экономического положения вряд ли возможно в ближайшие 5–10 лет ожидать какой‑либо стабилизации в этом регионе. Но бедственное экономическое положение можно преодолеть только при условии массированной внешней помощи.
Но в то же время здесь большое противоречие. Если бы «арабская весна» состоялась лет 5–10 назад, то такая помощь еще могла бы быть обеспечена, сейчас, в этих условиях, в условиях нынешнего состояния мировой экономики, конечно, это невозможно. И в этой связи обратило мое внимание высказывание Штиглица, американского лауреата Нобелевской премии по экономике. Он интересную вещь сказал еще где‑то полтора года назад – что в случае продолжения экономического спада антидемократические движения начнут набирать силу. И это действительно так, и это происходит уже сейчас. Так что идет такой революционный отлив, как бы я сказал. Конечно, Тунису, например, нужно 5 миллиардов на ближайшие пять лет. То есть сумма равна стоимости нескольких недель войны в Афганистане. Однако «восьмерка» в Девиле пообещала Египту и Тунису эту помощь – чуть более 20 миллиардов, но где эта помощь – мы не видим, ее нет. То же самое с Украиной могло бы быть, и будет, наверное.
Плюс еще очень важно, что политико-психологические препятствия, ограничивающие вовлечение международного сообщества в реконструкцию Ближнего Востока, очень сильны. Во‑первых, опыт Югославии, Гаити, ряда африканских государств, постсоветского пространства показал, что это участие в государственном строительстве, как было, например, на Балканах, в Югославии, Дейтонские соглашения, что это участие становится очень затратным, да и малоэффективным. Поэтому тут, конечно, в этом смысле, надеяться на то, что будет какой‑то крупный пакет помощи (и по Сирии сейчас выдвигается «план Маршалла», идеи по крайней мере о том, что какой‑то нужен «план Маршалла» для Сирии), – это все нереально, и никакой массированной внешней помощи Арабскому Востоку ожидать не приходится. Поэтому нас ожидает полоса нестабильности, хаотизации политического пространства, экономического упадка и государственной деградации в этом регионе.
В глобальном плане, Сирия выходит на первый план. Вновь с особой силой в международную повестку дня вошел вопрос о пределах и правомерности внешнего вмешательства.
У меня была статья «Сирия как отражение меняющегося миропорядка», я хочу с вами поделиться, она была на английском языке, правда, опубликована, на русском она не вышла, я немножко опоздал. И вот я хочу несколько вещей просто отсюда зачитать. В «сирийском зеркале» отразились те новые тенденции в международных отношениях, которые с конца прошлого столетия все чаще дают о себе знать и вызывают серьезное осложнение при разрешении кризисных ситуаций, относящихся к разряду внутригосударственных проблем. Вот эти естественные процессы обновления, они нигде, кроме Восточной и Центральной Европы, не шли упорядоченным путем. И поэтому по мере нарастания вот этих конфликтных противоречий в национальном развитии целый ряд вопросов, относимых к категории неприкасаемых внутренних дел, становился предметом острых дебатов в рамках ООН, мы не можем это не заметить и не отметить.
В рамках ООН, на других международных площадках равно, как и в двусторонних отношениях. То есть в международную повестку дня за годы, начиная с балканского кризиса, ближневосточного кризиса, вошли эти темы, хотим мы того или нет. То есть эта тематика такая, как трактовка демократических ценностей, что в них общего, национальные особенности, особенно при практическом проведении реформ, роль и пределы внешнего вмешательства, соблюдение прав и свобод человека, норм гуманитарного права. Все это вошло в международную повестку дня в контексте соразмерности силового реагирования властей при возникновении внутригосударственных конфликтов.
В конечном счете, под вопрос были поставлены понятия национального суверенитета и территориальной целостности, что вело к ослаблению глобальной управляемости на фоне, так сказать, общего ослабления глобальной управляемости за последние 20 лет после того, как новая парадигма возникла с распадом Советского Союза. И вот «арабская весна» и особенно кризис Сирии заострили все эти противоречия, и в результате образовался некий разрыв между реальной политикой и соблюдением остававшихся де-юре неизменными, а де-факто нарушаемыми нормами международного права.
И вот вопрос сегодня стоит так и Министр иностранных дел задается вопросом , способно ли международное сообщество совместными усилиями гасить взрывоопасные конфликтные очаги. Или вторая альтернатива: верх возьмут геополитические соображения ведущих мировых держав по отдельности и непомерные амбиции региональных центров, непомерные амбиции того же Катара, этой малютки, Саудовской Аравии, которые скупили лигу арабских государств, которая практически инициировала вопреки всем традициям лиги арабских государств, всем традициям арабов на протяжении многих десятилетий с момента образования лиги, которая фактически привела к интернационализации внутрисирийского конфликта…
Поэтому здесь возникает такой вопрос и мы должны быть готовы к тому, чтобы не только отстаивать невмешательство во внутренние дела, но и быть готовыми к тому, чтобы как‑то вопросы, которые возникают сейчас, ввести в какое‑то новое международное правовое русло, которое бы отвечало новой парадигме в мировой политике.
Теперь о Сирии уже более конкретно. Я тут как‑то натолкнулся на высказывания Киссинджера: если правительство не побеждает – оно проигрывает, если оппозиция не проигрывает – она побеждает. Вот мне кажется, это высказывание вполне применимо к тому, что происходит сейчас в Сирии.
Да, правительственные войска одерживают успехи. Им удалось стратегически расчистить коридор, который ведет из Дамаска в Латакию, расчистить пути снабжения из Ливана, связи с «Хезболлой» через Ливан, поэтому последние бои имели очень большое значение.
И удалось немножко стабилизировать угрозу Дамаску с юга, со стороны иорданской границы. Да, в этом смысле, в общем‑то, успехи одержаны, но вряд ли это является поводом для каких‑то далеко идущих выводов на перспективу.
В целом ведь давно было понятно, что Сирия уже не будет такой, какой она была, никогда ни с точки зрения политической системы, даже может быть с точки зрения и территории, ни с точки зрения межконфессиональных отношений. То, что произошло в Сирии – это результат (в отличие от Алжира) такой преступной затяжки с политическими реформами. Баасизм давно уже исчерпал себя с его лозунгом «Единство, свобода, социализм!», он исчерпал себя еще тогда, когда был свергнут режим Саддама Хусейна. Башар Асад провел экономические реформы, но не пошел, по крайней мере, на ликвидацию монополии партии «Баас», хотя бы так. Оказался под влиянием старой гвардии баасистской, которая была вокруг Хафиза, а сам оказался достаточно слабым, чтобы пойти несколько дальше и увидеть те подспудные тенденции, которые развивалась особенно на волне экономических реформ, когда уже режим Асада стал не столько конфессиональным, сколько клановым режимом. Поскольку все эти экономические реформы пошли на пользу людям, которые были в окружении Асада, и военным, и гражданским бизнесменам, они пользовались близостью к власти с тем, чтобы наживать себе колоссальное состояние. Конечно, средний класс вырос, и этот средний класс сегодня является, в общем‑то, в какой‑то степени даже опорой режима, особенно его алавитской (христианская) часть.
В Алжире же было наоборот. То, что произошла гражданская война в Алжире, в отличие от гражданской войны в Сирии- это результат поспешных реформ. Были реформы поспешные, форсированные, под влиянием, в том числе, и наших реформ, того, что у нас произошло в 1990–1991 годах, когда мы сами не знали, что делать и пошли на поспешные реформы, не учитывая китайский опыт. Вот вся разница между Алжиром и Сирией, а результат один – гражданская война. Гражданская война только в Алжире за 10 лет жертвой пали 100 тысяч человек, а в Сирии за 3 года 120 тысяч человек. Вот вся разница.
Что может быть с Сирией? Вряд ли возможно, что Женевская конференция может быть той спасительной палочкой, которая разрешит этот внутренний конфликт, но тем не менее она нужна. Она нужна всем, чтобы потом возложить ответственность на ту или иную сторону за провал. А в конечном счете будет решаться вопрос видимо все‑таки теперь уже от силового варианта мне кажется трудно уйти, тем более, что американцы и Запад сделали очередную большую ошибку заангажировавшись нелегитимностью высказывания Обамы относительно того, что Асад должен уйти, режим Асада нелегитимен.
Правда, сейчас уже начинается некоторый отход осторожный от этой позиции, уже по последним сообщениям американцы говорят представителям оппозиции. В Лондоне 13-го числа было сказано, что мы как‑то готовы еще согласиться с тем, чтобы Асад остался, ради стабильности, ради сохранения целостности, ради сохранения переходного периода упорядоченным путем, а не тем путем, как это произошло в Ливии. Или они еще учитывают здесь иракский опыт, где американцы наделали массу ошибок (правда, признают это), выдернув вот этот баасистский стержень. То есть партия «Баас» была, как у нас КПСС, стержнем всей политической системы, и взяли, этот стержень выдернули, и в результате сейчас парламентская система в Ираке не работает (скроенная по западному образцу) плюс к тому изменился их конфессиональный баланс. Резкое изменение конфессионального баланса привело к тому, к чему и привело.
Сейчас нам нужно проявлять политическую скромность, мне кажется, тем более что события могут развернуться совершенно по‑разному. Есть настораживающие моменты. Первый настораживающий момент – Асад по‑прежнему продолжает заявлять, что он готов выдвигаться на будущий год, выдвигать свою кандидатуру на президентских выборах. Хорошо, собираешься выдвигать или не собираешься, но зачем об этом говорить сейчас, дразнить быка красной тряпкой накануне Женевской конференции? И вот сейчас я наткнулся как раз на очень своевременное заявление Багдада, который одернул Асада. Он сделал заявление, сказав, что накануне Женевской конференции негоже выступать с таким заявлением. И очень правильно, и это прокомментировано так, что Россия впервые одернула своего союзника. И одергивать надо чаще, потому что сирийцы (я в Сирии работал больше четырех лет) – это люди, от которых можно ждать, особенно в российский режим, всякого рода каверз. Они нас водили за нос и по поводу отношений с палестинцами, и по многим-многим вопросам, никогда Сирия не была нашим близким союзником, здесь было просто прагматическое совпадение интересов. Мы об этом говорим, и наконец, все начинают это понимать. Это одно, со стороны сирийцев можно ждать правительственных подводных камней. Тем более что они основное, стержневое положение Женевы-1 так и не признали. А стержневое положение – это формирование из управляющего органа, наделенного самыми широкими полномочиями на переходный период. Они пока этого не приняли. То есть они пока молчат, что они не принимают, но это может выплыть в любой момент, если такая конференция 22 января состоится. Вот этим хотел я закончить.